День воинской славы

Мы хотим поделиться с вами, друзья, воспоминаниями участников битвы. К сожалению, это архивные публикации нашей газеты — ветераны уходят, но память о них, об их подвигах остается с нами.

Анна Михайловна Шатилова, бригадир печатного цеха городской типографии, ударник коммунистического труда. Принимает активное участие в общественной жизни на производстве и по месту жительства:

Трудно приходилось девушкам на фронте — ежеминутно их подстерегала смертельная опасность, они теряли близких, но держались по-геройски. В одном из авиационных налетов погибла моя подруга Валя — веселая, находчивая девушка. Шел ей в то время 21-й год. За Валину молодость и несбывшиеся мечты, за всех павших за свободу и независимость Родины солдат отомстили врагу друзья по оружию.

В дни самых жарких боев на подступах к Сталинграду немцы из кожи лезли, чтобы овладеть им.

Наша рота автоматчиков, усиленная тремя станковыми пулеметами, получила задание: проникнуть в боевые порядки немцев, захватить перекресток двух дорог и, оседлав его, продержаться там до подхода танков. Мы еще не преодолели и полпути, как слева, с небольшого хутора, немцы на нас обрушили плотный огонь из автоматов и пулемета. Рота сразу же понесла потери и залегла. Подавив затем пулеметную точку, мой взвод рванулся вперед и овладел хутором. Немцы оставили здесь убитых. Чтобы убедиться в том, что фрицев на хуторе нет, я приказал осмотреть сарай, избы и чердаки. Не прошло и пяти минут, как подбегает солдат и докладывает: «Вон в той хате кто-то есть!». Я — туда. Приоткрыв дверь, кричу: «А ну, выходи, кто тут есть!». Пока думал, как это повторить по-немецки, откуда-то сверху послышался детский голос: «Дяденька, дай хлеба!». Откровенно говоря, от неожиданности я тогда настолько обалдел, что умнее ничего не придумал, как спросить: «Зачем хлеб?». Вот какие казусы бывают у человека на войне. Нарочно не придумаешь.

Просунул я голову в дверь. В избе — ни стола, ни стула. Пол глиняный. Слева — обыкновенная, вся обшарпанная русская печь, на ней — солома. Должно быть, вместо постели. Над головой полати, а на них — шепот, тихая возня. «Дети?» — мелькнуло в голове. Перешагнув порог, спросил:

Смотрю — сначала спустились худющие ноги, потом и сам «взрослый» сполз на пол. Встал он передо мной в чем мать родила и смотрит на меня, едва держась на ногах. Кости да кожа у мальчишки. Грязный, нечесаный, глаза под лоб провалились. Лет девять ему было, не больше. Пока я рассматривал парня да собирался с мыслями, автоматчик Яковлев одним прыжком вскочил на печь, а потом на полати и кричит оттуда:

А тут минометный обстрел начался. Сначала провыла одна мина и хрястнула где-то недалеко, а затем — вторая, в другом месте. «Фрицы ведут пристрелку. Сейчас начнется катавасия, — подумал я. — И рота вырвалась вперед, догонять ее надо».

Набросал мне в руки Яковлев с полатей пять голышей, один другого меньше. Что хочешь, то и делай. Посадил я их на разостланную плащ-палатку и чувствую, что не выдержу: закричу или разрыдаюсь. Не знаю, в чем только душа держалась. А девчушка лет трех, не больше, распласталась на полу, стонет. Я пощупал ее лоб, щеки. Огнем пылают. Губы пересохли, потрескались. Температура у малютки на пределе. Что делать? Чем им помочь? Куда их, шестерых, девать? А тут еще перекресток двух дорог надо оседлать. Приказ есть приказ.

Не успел мой взвод обшарить карманы и вещевые мешки в поисках съестного, как минометный огонь накрыл весь хутор. Похоже, две батареи залпом били. Теперь жди атаку пехоты и танков. Набросали мы второпях на плащ-палатку хлеб, консервы — у кого что было — и на выход. Покидая избу, я крикнул голышам:

Догоняя роту, я и мои автоматчики то и дело оглядывались назад, на горящий хутор. Трудно было понять, что там горит. Да и не до этого тогда было — рота завязала бой. Немцы бросили против нас автоматчиков и два бронетранспортера. Перекресток мы оседлали. С наступлением ночи стали окапываться. Усталость валила с ног, терзали душу думы о малышах, оставленных на горящем хуторе.

Если учесть боевую обстановку, то выходит, что ни я, ни мой взвод не виноваты в том, что малышей оставили на произвол судьбы, — мы выполняли приказ. Но сердцу-то не прикажешь! Его так не обманешь, как я обманул тех обездоленных малюток, обещав им вернуться. И по сей день тяжелый грех на душе чувствую.

Много лет прошло с той жаркой военной поры, а хутор и перекресток все перед моими глазами. Словно вчера это было...